Элиар повернулся, загородив от Тарсии эту картину, и сказал:

– Я тоже ухожу. – Он положил на стол табличку. – Здесь написано, как меня найти, если что-то понадобится. Мой привет Кариону и Элию или… лучше не надо.

Как ни странно, Тарсия даже не заметила, как осталась одна. На полу валялся кинжал и застыла маслянисто поблескивающая лужица крови. К дверям тянулась цепь рубиновых капель. Опомнившись, женщина выскочила на лестницу и сбежала вниз. Никого. Ни Элиара, ни Мелисса. Уже стемнело, улица тянулась вперед черной лентой, привычно теснились, словно бы нависая над землей, громады инсул.

Ощущая непомерный давящий холод в груди, Тарсия вернулась обратно.

Мелисс шел вперед, ступая, словно по размытой глине. Его правая рука была в крови, он не отнимал ее от раны, и она онемела так, что он ее почти не чувствовал. Он говорил себе: «Там должен быть поворот, не пропусти, а здесь нужно перейти мост». И вот наконец подъем – Мелисс остановился и оценил его взглядом. Пожалуй, не потянуть. Почему она, такая низкая, всегда была так высоко, почему?! Вздохнув, он начал взбираться наверх.

Он шел очень долго, потом остановился. В глазах сгущалась черно-красная пелена. То становилось тихо, то что-то словно бы обрушивалось навязчивым звоном. Внезапно мир закачался и поплыл, грозя исчезнуть совсем. И тогда Мелисс наконец упал, неловко, разбивая колени и локти, и остался лежать, неподвижный, как труп.

Его нашла Стимми, когда вышла запереть ворота; к тому времени Мелисс снова пришел в себя от свежего ветра и холода твердой земли. Опасливо склонившись над ним, рабыня увидела огромные зрачки без блеска, словно бы поглотившие тьму, и полуоткрытые запекшиеся губы. Она узнала лежащего, а потому, немного поколебавшись, отправилась к хозяйке.

Как водится, Амеана была не одна. Она недовольно повела плечом и поджала губы, но все же вышла из комнаты вслед за рабыней. Выслушав нумидийку, резко произнесла:

– Сейчас мне только не хватало испачкаться в крови! Стимми замерла с привычно безразличным видом. Если бы Амеана велела ей оставить раненого там, где он лежал, она бы, наверное, так и сделала.

– Ладно, – решила гречанка, – позови садовника, пусть тебе поможет. Сбегай за врачом. Делай, что считаешь нужным, и больше меня не беспокой.

Перед тем как вернуться к гостю, Амеана выпила немного неразбавленного вина, отчего ее щеки загорелись, а губы стали пунцовыми. Даже не слишком внимательный человек сумел бы разглядеть произошедшие в ней перемены. Амеана никогда еще не была такой, полностью растворившейся в своих чувствах, столь явно несущей в себе некую волнующую женскую тайну. Даже ее тлетворная, ядовитая прелесть, ее изощренная красота, казалось, уступили место особой сияющей мягкости и нежности.

Карион сидел на обитом вышитой материей низком ложе с изящной спинкой и бронзовой отделкой по краю и смотрел на нее испытующе и смело.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего. – Амеана улыбнулась. – Так, досадное недоразумение.

Она села рядом.

– Будь моей! – сказал юноша. – Сегодня, сейчас!

Женщина чуть поежилась, обнимая руками свои обнаженные плечи. Возможно, она решилась бы, но ей мешало присутствие Мелисса – пусть даже где-то там, в дальних комнатах, (а если он умрет и вдобавок ко всему придется возиться с телом?!) и еще – странное ощущение неверия в происходящее.

Она промолвила:

– Не желаю, чтобы это было так, как… с другими. Карион взял ее руку в свою и гладил, нежно лаская пальцы.

– Ты хочешь, чтобы я женился на тебе?

По красивым губам Амеаны скользнула улыбка.

– О, нет! Я никогда не потребую от тебя такой жертвы! – Она встала, освобождая руку, и прошлась по озаренной золотым светом комнате. Ее белокурые волосы переливались множеством оттенков, одеяния легко колыхались, источая аромат духов. Голос привычно вибрировал, но в нем не было сладострастных нот, а словно бы созданные рукою небесного чеканщика черты лица исказила боль. – Я не хочу скрывать свое прошлое. Я всю жизнь торговала собой, это началось, когда мне не исполнилось и пятнадцати лет. Я знала стольких мужчин: наверное, несколько сотен, а, может, и больше! – Амеана перевела дыхание, и в этот миг из ее широко распахнутых глаз с холодным любопытством глянуло другое, расчетливое и бездушное существо. Карион ничего не заметил, и женщина продолжила: – Я никого не любила, я отдавала свое тело, но не душу, так мне казалось, и все же… что-то уходило, исподволь, незаметно, и в какой-то момент я подумала, что уже растратила всю себя, свою сокровенную сущность, но нет… Когда я встретила тебя, то окончательно поняла, как сильно мне надоела такая жизнь. Меня давно не радуют деньги, вещи, все эти празднества и оргии. Давай уедем! Я располагаю большими средствами, станем жить в уединении, ты будешь сочинять свои стихи и любить меня… сколько захочешь и сможешь. Я старше тебя, и намного, и если ты посвятишь мне хотя бы несколько лет, я буду счастлива до конца своих дней. Скажи, кто я для тебя… теперь?

– Кто? Та, что возникла из тумана действительности, пришла из глубины тысячелетий, чтобы сделать мою жизнь такой, какой ей предначертано быть! – легко произнес Карион.

Амеана смотрела ему в глаза. В какой-то миг в ее взгляде мелькнуло и исчезло предчувствие грядущих душевных терзаний.

– Так ты согласен?

– Конечно, моя госпожа!

– Но ведь ты наверняка мечтал не о такой…

– Скромной, счастливой, замкнутой жизни? Я мечтал о великом творчестве, а это сбудется, я уверен!

– И все-таки ты должен подумать, – тревожно улыбаясь, произнесла Амеана, – хотя бы до завтра. Приходи вечером, и я постараюсь не обмануть твоих ожиданий.

Признаться, ее несколько путал его пыл, она боялась, что не сможет ему ответить, не сумеет стать достаточно искренней. Что ни говори, между ними лежала мрачная пропасть, которая представлялась Кариону чем-то вроде заманчивой внутренности шкатулки с секретом, тогда как для нее…

Проводив гостя, Амеана быстро вернулась в дом, обнаружила, что Стимми не нашла лучшего выхода, чем устроить Мелисса в ее спальне. По словам рабыни, он настоял, чтобы его проводили именно туда. Врач уже ушел: он сделал все, что нужно, и велел передать, что рана не опасна для жизни.

Амеана вошла в комнату, скрывая раздраженность, и остановилась возле ложа. Врач дал Мелиссу какое-то питье, отчего горячечный свет в его глазах уступил место тусклому сонному блеску. Он бессильно распластался под покрывалом, и в нем совсем не чувствовалось неутолимой свирепой жажды мести и жизни, прежде сжигавшей и тело и душу.

Женщина без опаски присела на край ложа и задала вопрос:

– Кто это тебя?

– Да так… напоролся, – нехотя ответил он. Потом прибавил: – Просто очень хотелось оказаться в твоей постели.